

№ 1 2021

  

   

SECURITY AND INTEGRATION IN ASIAN REGION

УДК 331.101.262

  

  

  :

 

  

.. , .. , .. 

Алтайский государственный университет, Барнаул, Россия,

e-mail: svet-maximova@yandex.ru, daria.omelchenko@mail.ru, noe@list.ru

DOI: 10.14258/ssi(2021)1-01

-

-

      

   -

-

-

    











Работа выполнена врамках государственного задания Министерства науки ивысшего образова-

ния РФ FZMW-2020-0001 «Человеческий капитал, миграции ибезопасность: трансформация вно-

вых миграционных условиях вЦентральной Азии».

SOCIETY AND SECURITY INSIGHTS

14 № 1 2021



     





-





Ключевые слова: человеческий капитал, уровень образования, владение

иностранным языком, приграничный регион, Алтайский край

EDUCATIONAL AND LINGUISTIC COMPONENTS

OFHUMAN CAPITAL IN THE ALTAY TERRITORY:

ACTUAL STATE AND STRUCTURAL DETERMINANTS

S.G. Maximova, D.A. Omelchenko, O.E. Noyanzina

Altai State University, Barnaul, Russia,

e-mail: svet-maximova@yandex.ru, daria.omelchenko@mail.ru, noe@list.ru

Regions of Russia are not only highly dierentiated by their socio-economic po-

sition, but also dier by eciency of regional policy aimed at using human capital

for regional development. Many border regions, especially situated in the Eastern

part of Russia and having agricultural character of economy, are more vulnerable

due to their natural depopulation and great migration outows. Education and

health are two most important components of the human capital, and this article is

focused on the second part, analyzed through gender, territorial and generational

inequalities and their impacts on the level of satisfaction by material position on

the materials of the sociological survey, conducted in the Altay territory in 2020

(n=573, respondents’ age from 18 to 70 years). e analysis shows that despite

general signicance of education and its high return, educational trajectories and

economic perspectives of using education dier signicantly in socio-demographic

and status groups. Linguistic competencies are poorly developed and practically

remain unclaimed, the language prociency works only in pair with other educa-

tional and professional achievements.

Keywords: human capital, level of education, language prociency, border re-

gions, the Altai territory



Понятие человеческого капитала возникло в1960-х гг. в ответ на трудности

объяснения экономического роста втерминах четырех традиционных факторов про

изводства — земли, труда, физического капитала и управленческой деятельности.

Именно разрыв, известный как «остаточный фактор», ибыл идентифицирован как





№ 1 2021

«человеческий капитал» (Schultz, 1961; Nafukho, Hairston, Brooks, 2004). Первые фор-

мальные определения человеческого капитала, разработанные в рамках Чикагской

экономической школы, были достаточно узкими. Так, для Т. Шульца человеческий

капитал— это прежде всего знания инавыки, которые индивид приобретает впро

цессе обучения ипереобучения напроизводстве, продукт добровольных инвестиций,

приносящих доход. Дж. Минцер ставит акцент наобучении ивоспитании как важных

процессах, обеспечивающих подготовку икачество рабочей силы. Г. Беккер выводит

человеческий капитал запределы индивидуального опыта, уточняя, что он является

продуктом инвестиций вобразование, эффективность которых определяется путем

сравнения полученных прибавочных доходов сзатратами наобучение.

Спустя несколько десятилетий измерение человеческого капитала осущест

вляется через множество показателей испособов оценки: через затраты наобразо-

вание, профессиональную подготовку и здравоохранение, как функция времени,

опыта, знаний и способностей, которые могут быть использованы в экономиче

ских целях. Хотя ключевыми остаются два компонента— образование издоровье

(Goldin, 2016), список образующих его элементов постоянно расширяется. Вих чис

ло включаются нетолько конкретные знания, умения инавыки, но иболее широкие

метакомпетенции иличностные черты, например общий интеллект, энергичность

ипозитивное отношение кработе, увлеченность, креативность ивоображение, спо

собность кобучению идругие приобретенные способности иустойчивые черты,

оказывающие позитивный эффект напроизводительность всоциально значимых

видах деятельности (Nafukho, Hairston, Brooks, 2004). Отталкиваясь от основных

определений и структур человеческого капитала, представленных в научной ли

тературе, мы концентрируемся в данной статье на анализе его образовательных

и лингвистических составляющих, исследуемых в трех плоскостях — гендерной,

возрастной ипоселенческой. Выбор именно данных оснований длясравнения про

диктован следующими соображениями.

Несмотря наглобальные достижения вделе обеспечения гендерного равно

правия, вомногих странах мира сохраняются существенные различия в доступе

женщин к образовательным услугам, в уровне достижений и представленности

вгруппах определенных профессий инаправлений обучения, неравном положении

женщин нарабочем месте, что значительно сокращает возможности экономическо

го развития дляотдельных стран ирегионов (Klasen, Lamanna, 2009). По данным

докладов ООН женщины и девочки вынуждены противостоять дискриминации

всфере образования, обучения, занятости иполитики, что приводит кнегативным

последствиям для их развития и реализации права свободы выбора. Изменение

ситуации решается не просто путем преодоления барьеров доступа к обучению

дляженщин, а связано сконстелляцией трудностей, касающихся содержания ген

дерных ролей истереотипов, коммуникационных стилей преподавателей ипове-

денческих стратегий учеников, выбора образовательных траекторий, академиче-

ской успеваемости, поведения идругих более специфических аспектов гендерного

взаимодействия вобразовательной итрудовой средах (Grossman, Grossman, 1994;

Parker, Funk, 2017).

SOCIETY AND SECURITY INSIGHTS

16 № 1 2021

Россия занимает 50-е место поуровню гендерного равенства (Gender inequality

index, 2020), ее невысокое положение объясняется наличием проблем потрем из

ключевых показателей, заложенных виндекс: высокий уровень материнской смерт

ности (17 смертей на100,0 тыс. родов, длясравнения, у Белоруссии, занимающей

следующее после России место поиндексу человеческого развития, этот показатель

равен 2,0, вШвейцарии— 5,0, вГермании, занимающей 20-е место,— 7,0), значи

тельное количество подростковых родов (20,7 на 1000 женщин в возрасте от 15

до19лет), огромный диспаритет вполитической сфере (доля женщин-депутатов

вроссийском парламенте составляет только 16,5%) инеравенство нарынке труда,

оцениваемое поуровню участия всоставе рабочей силы, который среди женщин

старше 15 лет вРоссии составляет только 54,8% (среди мужчин— 70,2%).

Что касается показателя, касающегося доступа к образованию и рассчиты

ваемого наоснове различий вдолях получивших среднее образование, то у России

понему неравенства нетолько нет, но и, напротив, наблюдается перекос всторону бо

лее высокой образованностью женщин (96,3%) посравнению смужчинами (95,7%).

Всфере высшего образования, поданным Института статистики ЮНЕСКО, женщи

ны лидируют повсем квалификационным уровням, включая программы короткого

цикла (таблица 1), кроме аспирантуры идокторантуры, где только намечается тен

денция выравнивания (с 43,9% в2013 г. до47,5% в2018 г.). По представленности жен-

щин среди профессиональных исследователей у России нет серьезных достижений,

она занимает только 19-е место споказателем в39,6% (лидирующие позиции у Север

ной Македонии— 52,3%, Латвии— 52,2% иЛитвы— 51,6%) (Women in science, 2019),

восновном из-за малого количества женщин-исследователей всфере бизнеса (всего

16,9%). Вдругих сферах неравенство хотя иприсутствует, но вгораздо меньшей сте

пени. Так, вправительственных учреждениях среди всех занятых виндустрии R&D

женщины составляют 40,6%, всфере высшего образования— 46,0%.

Между тем и в отношении оценок уровня феминизации российской науки,

ивинтерпретации имеющихся данных у российских исследователей нет единодушия.

Так, например, А.Г. Аллахвердян приводит данные отом, врезультате нескольких

волн феминизации количество женщин внаучной сфере резко увеличилось. В1993г.

женщины уже составляли 50% (и более) специалистов втаких отраслях, как фарма

кология (68,6%), биология (61,8), химия (59,7), медицина (51,7), технические науки

(50,4), география (50,0), а также вбольшинстве социально-гуманитарных наук (ис

кусствоведении— 51,4%), педагогике— 55,7, психологии— 60,2, филологии— 62,4,

экономике — 62,5). Менее 40% женщин-специалистов представлено лишь в двух

областях наук— физико-математических (35,5%) иполитических (37%) (Аллахвер

дян, 2018). Анализируя причины такого гендерного «перекоса», А.А. Литвинюк иего

коллеги подчеркивают, что перевес женщин связан нес улучшением положения жен

щин, а суходом из научно-исследовательской сферы мужчин, прежде всего из-за низ-

кого уровня оплаты труда поотношению ко многим другим сферам деятельности,

постоянных сокращений научного ипрофессорско-преподавательского состава, не

стабильностью ППС, вызванной частым применением проектного подхода кформи-

рованию научных коллективов, низкой социальной престижностью труда ученого





№ 1 2021

внашей стране, долгое время целенаправленно поддерживаемой средствами массо-

вой информации (Литвинюк, Логинова, Кузуб, 2019). Авторы связывают низкую ре-

зультативность исследовательской деятельности вРоссии именно сгендерной асим-

метричностью в формировании кадрового потенциала организаций иучреждений

сферы науки, высшего образования ивысоких технологий изаключают, что она мо

жет приводить кснижению эффективности научной деятельности истагнации инно-

вационного развития страны, это требует разработки специальных мер поповыше-

нию престижности науки ипривлечению мужчин. Отношение кпредставленности

ироли женщин внаучной сфере и, шире, вформировании человеческого капитала

варьирует отпризнания наличия значительных социокультурных барьеров игендер

ных стереотипов, формирующих «женскую» модель поведения истигматизирующих

образ женщины внауке (Соловей, 2017), явных признаков дискриминации женщин

висследовательской инаучной сфере, проявляющихся вболее низком статусе, сла

бой представленности в руководящих органах и научных советах (Донцова, 2018;

Перова, 2020), что является доминирующим подходом, довышеупомянутого проти

воположного взгляда, представленного коллегами из Российского экономического

университета им. Г.В.Плеханова, вкотором женщины представляются «слабым зве

ном», неспособным вотсутствие мужчин «вытянуть» российскую науку надостой-

ный уровень. Гендерные исследования втрудовой сфере фиксируют острый разрыв

взаработной плате у мужчин иженщин, диспропорции враспределении поотраслям

ивидам знаний (Константинова, Кудаева, 2019). Как следствие, женщины выражают

удовлетворенность незаработной платой, как мужчины, а другими аспектами, таки

ми как надежность, выполняемые обязанности, режим, условия труда, расстояние

доработы, что витоге приводит кгендерному парадоксу— большей удовлетворен

ности при меньших финансовых дивидендах (Поплавская, Соболева. 2017). Считаем,

что гендерные различия вотношении формирования ииспользования человеческого

капитала изучены далеко неполно итребуют дополнительного анализа.

Другим немаловажным фактором, определяющим различия в доступности

образования исвязанных сним эффектов напоследующую занятость иуровень до

ходов, является социальное происхождение, культурный капитал, которые вомно-

гом детерминированы особенностями расселения, проживания впоселениях раз-

ного типа. Для России разрыв между городом и деревней, между мегаполисами,

крупными городами иболее мелкими населенными пунктами и, вшироком плане,

между городом иселом определяет нетолько различия вдоходах иуровне жизни,

но ивее качестве— вуровне безопасности исоциального благополучия, доступа

ксоциальным услугам. Основные социальные риски развития сельских территорий

связаны сусугубляющейся депопуляцией инехваткой трудоспособного населения,

нерациональной социальной политикой, неразвитой социальной инфраструкту

рой и неблагоприятными условиями труда, неэффективностью социальных про-

грамм преобразования села, приводящих кконсервации или усилению социальной

непривлекательности сельской местности (Троцковский, Родионова, Сергиенко,

2010; Трубилин, Сидоренко, Михайлушкин, 2018). Работники сельского хозяйства

традиционно входят впятерку наиболее ущемленных групп из числа работающих

SOCIETY AND SECURITY INSIGHTS

 № 1 2021

граждан России (Возьмитель, 2016). Неравенство городского и сельского населе-

ния проявляется вболее чем втри раза повышенном уровне абсолютной иотноси-

тельной монетарной бедности у сельских жителей, недополучении ими амбулатор-

но-поликлинической помощи, необходимости выезда из своего населенного пункта

за получением консультаций специалистов (Зубаревич, Сафронов, 2014; Бобков,

Одинцова, 2020). Немаловажным всовременных условиях является и«цифровой

разрыв» между сельским игородским населением, проявляющийся как вналичии

средств информационно-коммуникационных технологий, так иввозможностях их

эффективного использования (Былина, 2019). При этом состояние сельской мест

ности вусловиях стремительной депопуляции вомногом зависит отоставшегося

вдеревне человеческого потенциала (Нефедова, Трейвиш, 2010).

Таблица 1.

Доля женщин среди выпускников программ высшего образования

(уровни 5–8 помеждународной стандартной классификации образования— МСКО)*

  2013 2014 2015 2016 2017 2018

Третичное образование вцелом

(уровни 5–8 поМСКО)

58,6 57,4 56,7 57,0 55,2 56,1

Программы короткого цикла третичного обра-

зования— среднее профессиональное образо-

вание, программы подготовки специалистов

среднего звена (уровень 5 поМСКО)

53,4 51,9 52,3 53,0 53,1 53,8

Высшее образование— бакалавриат

(уровень 6 поМСКО)

58,7 57,3 58,5 58,3 57,3 56,9

Высшее образование— магистратура

(уровень 7 поМСКО)

60,6 59,6 58,4 56,1 54,4 54,5

Аспирантура идокторантура

(уровни 7 и8 поМСКО)

43,9 43,1 40,7 45,1 45,4 47,5

Источник: рассчитано авторами наоснове статистических данных ОСЭР вобласти образования:

https://stats.oecd.org/#

Таблица 2.

Общее количество идоля женщин среди исследователей, работающих всекторах

научных исследований иразработок, посферам занятости (2018 г.)*

       

Всего исследовате-

лей

100330 38232 38,1

Сфера бизнеса

16575 2799 16,9

Правительственные

учреждения

56387 22870 40,6

Высшее образование

27132 12478 46,0

Источник: рассчитано авторами наоснове статистики ОСЭР https://stats.oecd.org/#



№ 1 2021

В отношении образовательного неравенства как потенциального фактора

различия вобъемах икачестве человеческого капитала городских исельских тер

риторий, населяющих их жителей следует отметить, что территориальный фактор

способствует усугублению разрыва вобразовательных достижениях, образователь

ных траекториях идальнейших стратегиях человеческого развития, обусловленных

другими факторами, выступающими основаниями для социального расслоения

российского общества, такими как неравенство доходов, различия всоциальном

икультурном происхождении. Исследования показывают, что вроссийских реги

онах особенности региональных экономик и социальной инфраструктуры неиз-

бежно сказываются на образовательных возможностях детей. Можно говорить,

поменьшей мере, отрех основных видах образовательного неравенства, проявля

ющегося внеравенстве стартовых образовательных возможностей, условий проте-

кания образовательного процесса исамих образовательных результатов (Высоцкая,

Филипова, 2018).

Хотя запоследние 10–15 лет наблюдается снижение территориального образо

вательного неравенства, очем можно судить порезультатам международных срав-

нительных исследований образовательных достижений (таким, например, как PISA

или TIMSS), причем положительную динамику в основном показывают учащиеся

из сельской местности, различные социальные группы, втом числе дифференциру

емые покритерию проживания, все равно существенно различаются попоказателям

успешности обучения. Наибольший разрыв наблюдается между крупными города

ми и небольшими поселениями. Именно среди учащихся из сельских населенных

пунктов очень много учеников, не достигших минимального уровня грамотности,

иочень мало показавших высокий уровень (Капуза, Керша, Захаров, Хавенсон, 2017).

Все вышесказанное подчеркивает значимость углубленного изучения образователь

ного компонента человеческого капитала сучетом поселенческого фактора.

Что касается поколенческой динамики в стратегиях инвестирования и ис

пользования человеческого капитала, то здесь нужно отметить следующее. Старшее

поколение, пережившее переход от социалистической системы ккапиталистиче

ской, испытало значительное обесценивание человеческого капитала, полученного

всоветское время, столкнулось сневозможностью его конвертации всовременные

формы капитала ввиду его содержательной иценностной несовместимости (Несте

рова, Сабирьянова, 1998; Капелюшников, 2008). Врезультате изменений всистеме

оплаты труда многие представители старших возрастных групп попали в«ловушку»

собственного опыта, поскольку несмогли дистанцироваться отсвоих предыдущих

трудовых предпочтений ивыбрать новую, более подходящую современным эконо

мическим условиям профессию. Последующие поколения взрослели иприобретали

опыт впринципиально иных экономических исоциокультурных реалиях, попытке

перенаправить российскую экономику наинновационные рельсы, реанимировать

научную и научно-техническую политику, реформировать систему образования

и здравоохранения (Вебер, 2012). Таким образом, человеческий капитал разных

возрастных групп различается весьма существенно, чему способствуют и смены

естественных возрастных циклов: новые поколения только начинают свою жизнь,

SOCIETY AND SECURITY INSIGHTS

20 № 1 2021

тогда как старшие поколения пожинают плоды своих образовательных, культур-

ных ииных инвестиций. Углубленный анализ человеческого капитала снеобходи-

мостью требует, таким образом, ианализа возрастных различий, более «видимых»

науровне отдельных поколений.

В силу глобальной конкуренции ирасширения практики использования меж

дународных инструментов оценки (таких как индекс человеческого развития ПРООН

или индекс человеческого капитала Всемирного банка) многие исследования челове

ческого капитала проводятся настрановом или межнациональном уровне. Между тем

несекрет, что вэкономическом развитии регионов России имеются существенные

диспропорции вуровне идинамике социально-экономических показателей, нетоль

ко вследствие различного географического положения, сырьевых иагроклиматиче-

ских ресурсов, но ивсилу различной эффективности политики властей поснижению

инвестиционных рисков ииспользованию человеческого капитала (Земцов, Смелов,

2018; Бабаян, Пашинина, Суслов, 2019). К сожалению, многие приграничные регионы

Сибири иДальнего Востока остаются наиболее депрессивными иуязвимыми (Гри

горьев, 2019). По мнению ряда исследователей, именно человеческий капитал стал

важным фактором, ограничивающим развитие восточной части России из-за острой

нехватки человеческих ресурсов. Положительная, но медленная динамика развития

их человеческого потенциала недостаточна длякачественного скачка всоциальной

сфере иприводит кхронической отсталости исоциальному неравенству (Глазырина,

Фалейчик, 2014; Калугина, 2018). Таким образом, содной стороны, наше исследова

ние продолжает идополняет обширный пласт работ о роли человеческого капитала

врегиональном социально-экономическом развитии. С другой стороны, вотличие

отпревалирующих потематике экономических работ, мы концентрируемся наана

лизе «качественных» факторов и их значимости для детерминации субъективных

оценок материального благополучия, выступающих социально-психологическим

аналогом используемых вэкономическом анализе «денежных» показателей эффек

тивности использования человеческого капитала. Эмпирической базой анализа явля-

ются результаты социологического исследования человеческого капитала водном из

приграничных регионов России— Алтайском крае.

 

Алтайский край является агропромышленным регионом, находящимся взоне

казахстанского приграничья, особенности его экономического положения опреде

ляются большой зависимостью отфедеральной поддержки (Мищенко, 2019) ире-

зультатов активно развивающихся международных, прежде всего внешнеторговых,

отношений ссопредельными странами (экспорт сельскохозяйственного сырья, дре

весины, топливно-энергетических товаров, продукции химической промышлен-

ности (Шваков, Лобова, Кожевникова, 2018). Край занимает 72-е место среди всех

российских регионов поуровню жизни (РИА Рейтинг 2019)

и26-е место из 37 при-

граничных регионов, имеющих насвоей территории сухопутные государственные



https://ria.ru/20200217/1564483827.html



№ 1 2021

границы, поиндексу человеческого развития (источник— Аналитический центр

при правительстве РФ, конкретизация— авторов). Высокие темпы депопуляции

и потери трудоспособного населения (1,7% от всего трудоспособного населения

запоследние пять лет) результирующие из высокой смертности (11-е место среди

приграничных регионов поуровню смертности отонкологических заболеваний) и,

вбольшей степени, из-за миграционного оттока населения вследствие экономиче

ских проблем (по данным статистики за2015–2019 гг. 17,6% населения имели до-

ходы ниже прожиточного минимума, край ежегодно покидало около 8,0 тыс. чел.),

интенсивного постарения населения (средний коэффициент демографической на

грузки со стороны старших возрастов запрошедший пятилетний период составил

478 чел. на1000 чел. трудоспособного возраста) являются ключевыми демографи

ческими вызовами дляразвития человеческого капитала врегионе. Одновременно

сэтим регион показывает свою конкурентоспособность поколичеству подготавли

ваемых специалистов свысшим образованием, научно-исследовательских кадров

иорганизаций, осуществляющих технологические инновации,— второе место по

сле Томской области посовокупному уровню инновационной активности (Инди-

каторы инновационной деятельности, 2020), что обусловливает его «промежуточ-

ное» положение между регионами, занимающими лидирующие места по уровню

социально-экономического, инновационного ичеловеческого развития (например,

Ленинградская, Воронежская, Новосибирская, Челябинская области), ирегионами-

аутсайдерами (национальные республики южной икавказской приграничной зон).

Социологическое исследование, проведенное вАлтайском крае в2020 г., ре

зультаты которого рассматриваются вданной статье, является пилотным дляпяти

других приграничных регионов, отобранных врезультате типологического анали

за основных трендов развития миграционных процессов, человеческого капитала

ибезопасности вприграничных регионах России дляпроекта «Человеческий ка

питал, миграции ибезопасность: трансформация вновых миграционных условиях

вЦентральной Азии»

. Выборочная совокупность, формируемая наоснове квотной

(пропорциональной) выборки, составила 573 человека в возрасте от18 до70 лет

(средний возраст— 38,9±0,6 года, медиана— 39 лет, доля женщин— 60%), прожи

вающих вгородских исельских поселениях Алтайского края ипринявших участие

вонлайн-опросах иличном анкетировании поместу жительства.

На данном этапе исследования были изучены особенности образовательного

опыта респондентов, втом числе количественные показатели образованности (об

щее количество лет обучения), данные омаксимально достигнутом уровне обуче-

ния илингвистические компетенции (знание иностранного языка) вразрезе ген-

дерных, возрастных ипоселенческих групп респондентов. Полученные результаты

выступили вкачестве основания для проведения моделирования уровня субъек

тивных оценок финансового благополучия жителей региона на основе показате-

лей образовательных и лингвистических составляющих человеческого капитала

иструктурных факторов (пола, возраста, места проживания), дополненных данны



Руководитель— проф. С.Г. Максимова

SOCIETY AND SECURITY INSIGHTS

22 № 1 2021

ми осоциальном статусе респондентов. Моделирование проводилось спомощью

метода бинарной логистической регрессии. Зависимая переменная, разделяющая

респондентов надве группы— свысокими инизкими оценками удовлетворенно

сти собственным материальным положением, конструировалась наоснове кластер-

ного анализа почетырем показателям: самоидентификация респондента пошкале

«бедность/богатство» (отнесение себя кодной из пяти категорий поуровню дохо

дов), субъективное сопоставление поуровню доходов сдругими жителями региона

(«доходы такие же, как у большинства», «меньше, чем у большинства», «больше, чем

у других»), оценка удовлетворенности материальным положением иоплатой труда

(использовались четырехбалльные порядковые шкалы). Проведенное моделирова

ние позволило протестировать ряд исследовательских гипотез овзаимосвязи меж-

ду образовательными илингвистическими компетенциями как значимыми компо-

нентами человеческого капитала иструктурными ограничениями вих совместной

детерминации социально-экономических показателей регионального развития

наиндивидуальном уровне.

 

Характеристики образовательного опыта жителей приграничного региона

Одним из основных показателей, используемых в традиционных экономе

трических моделях человеческого капитала, является количество лет обучения,

рост которого, с поправкой на качество — реальный полученный объем знаний

и умений, ассоциируется с ростом будущих доходов. По данным проведенного

исследования среднее количество лет, потраченных на получение образования,

составило 17,21года, медиана имодальное значение— 15 лет, стандартное откло

нение— 7,6года. Сравнительный анализ структурных факторов показал, что все

они являются значимыми иоказывают существенное воздействие нарезультаты

образовательной деятельности различных социальных групп населения, что отча

сти связано схарактеристиками жизненного опыта идинамикой социальной жиз-

ни, изменением институциональных условий, но также указывает ина ограничение

доступа уязвимых групп населения кобразовательным ресурсам, способствующее

воспроизводству социального неравенства.

Так, согласно полученным данным, женщины учились дольше, чем мужчи

ны: среди женщин среднее количество лет обучения составило 17,2 года, медиана—

16,0 года, среди мужчин— среднее значение 17,2, медиана— 15,0 года (значимость

различий помедианному критерию длянезависимых выборок, p< 0,05, рисунок

1). Помимо центральных тенденций, группы различались поотдельным периодам

обучения. Вчастности, образование женщин чаще длилось от16 до20 лет (40,0% от

ветов, вгруппе мужчин столько же обучались только 28,8% опрошенных), тогда как

длямужчин типичным являлось образование, требующее от12 до15 лет дляего ос

воения (44,4%, вгруппе женщин данный уровень был получен 35,8%) (χ

, p<0,05).

Сравнение количества лет обучения взависимости от возраста респондента

(рисунок 2) позволило установить, что между ними несуществовало четкой линей

ной зависимости и что наиболее существенные отличия наблюдались между груп-



23

пами респондентов 30–49 лет, имеющих набольший образовательный опыт (медиана

составила 16,0 года) иреспондентами до29 лет, у которых медианное количество лет

обучения составило 14,0 года. Более того, если сравнивать частоты выбранных диа-

пазонов ввозрастных группах, то заметно преобладание как вгруппе респондентов

до29 лет, так ивгруппе старше 50 лет тех, чье обучение длилось от12 до15лет (47,8%

впервой и43,6% вовторой группе), тогда как вгруппе 30–49-летних наиболее типич-

ным было обучение сболее длительными сроками— от16 до20 лет (48,4%). Что каса-

ется маргинальных диапазонов— до11 лет (уровень полного среднего образования)

иболее 21 года (т.е. больше, чем уровень средней школы плюс 6 лет высшего образо-

вания, включая магистратуру и3 года поствысшего обучения), то их выбор ввозраст-

ных группах обусловливался скорее естественными причинами, чем собственно по-

коленческими различиями. Так, 11 лет именее чаще обучались респонденты до29 лет

(21,0%, вдругих группах только 6,8% и12,0%), часть из которых всилу своего возраста

еще неуспели получить другое образование, тогда как больше 21 года— респонденты

старше 50 лет (21,8%, вдругих группах— 13,6% и4,3%).

Рисунок 1— Результаты медианного критерия вгруппах мужчин иженщин

попоказателю общего количества лет обучения.

Согласно полученным данным количество лет обучения существенно варьи-

ровало взависимости оттипа населенного пункта. Вгородских поселениях сред-

ний возраст составил 16,6 года, медиана имодельное значение— 15,0 года, тогда

как стандартное отклонение— 6,6 года. Всельских поселениях среднее значение

было намного выше— 19,6 года, медиана— 16,0 года, модальное значение— 15,0

года. Стандартное отклонение намного превышало соответствующий показатель

вгородских поселениях исоставило 10,2 года, что указывало наразнообразие обра-

зовательных траекторий сельских жителей иотсутствие единого тренда. Результат



24 

применения медианного критерия представлен нарисунке 3. По отдельным пери-

одам обучения различия носили характер статистической тенденции (χ

, p<0,1).

Вчастности, сельские жители чаще указывали набольшое количество лет обуче-

ния (более 20)— 19,5% посравнению сгородскими жителями (11,0%), однако это

количество совершенно несоответствовало максимальному уровню достигнутого

образования (78% сельских жителей, обучавшихся, поих мнению, более 21 года,

имели диплом осреднем профессиональном образовании). Всилу наличия выше-

указанных противоречий вданных исомнений относительно достоверности пре-

доставляемых респондентами сведений показатель количества лет обучения немог

быть использован вкачестве допустимой меры образовательных достижений ибыл,

покрайней мере временно, исключен из анализа.

Рисунок 2— Различия вколичестве лет обучения вразрезе основных возрастных групп

респондентов, результаты медианного критерия.

Рисунок 3— Различия вмедианном количестве лет обучения вразрезе поселенческих групп

респондентов, результаты медианного критерия.

Дополнительно квопросу о количестве лет обучения респондентам задавал-

ся вопрос о максимальном уровне образования, покоторому они имеют докумен-





№ 1 2021

тальное подтверждение ввиде диплома, свидетельства или аттестата. Было получено

следующее распределение ответов: 2,4% опрошенных имели образование науровне

начальной или средней школы, 14,7% — полное (общее) среднее образование, что

всовокупности давало 15,1% лиц, имеющих образование девять классов иниже. Не

значительная часть опрошенных (2,3%) имели только диплом, полученный напро-

фессиональных курсах, или (1,0%) окончили ПТУ, ФЗУ (ФЗО), неимея при этом сред-

него образования. Доля респондентов, окончивших ПТУ после основной или средней

школы, получивших начальное профессиональное образование или образование

попрограмме подготовки квалифицированных рабочих ислужащих, составила 8,5%.

Еще 23,3%— окончили техникум, медицинское, музыкальное, художественное, педа

гогическое училище попрограммам подготовки специалистов среднего звена, 4,7%—

получали диплом осреднем профессиональном образовании врамках высшего учеб

ного заведения: университета, института или академии. Каждый пятый опрошенный

имел диплом овысшем образовании попрограммам специалитета (19,2%), 10,8%—

попрограммам бакалавриата и8,2%— диплом магистра. Аспирантуру, ординатуру

или интернатуру окончили всего несколько опрошенных (0,8%), тогда как 1,6% имели

ученую степень кандидата наук, столько же— затруднились дать ответ наданный во

прос. Таким образом, если суммировать полученные ответы почетырем укрупнен-

ным категориям, то получится, что 17,1% опрошенных имели образование науровне

средней общеобразовательной школы или ниже, 40,9% — имели диплом учрежде

ний СНПО, 39,1%— имели высшее образование, включая обучение вмагистратуре,

и2,5%— поствысшее образование, втом числе ученые степени.

По укрупненным категориям образовательных уровней различия по полу

были «в пределах статистической погрешности», хотя визуально различия свиде

тельствовали оболее высокой образованности женщин: среднее общее образование

имели 15,6% женщин и20,8% мужчин, среднее профессиональное— 40,1% женщин

и42,5% мужчин, высшее образование иболее высокие образовательные уровни—

44,3% женщин и36,7% мужчин (z-критерий, критерий χ

Пирсона, p>0,1). Вособен-

ности эти различия были видны вгородских поселениях, где доля женщин свыс-

шим образованием достигала 48,2% посравнению с38,9% среди мужчин (разница

наблюдаемых иожидаемых частот значима намаргинальном уровне χ

, p=0,05),

тогда как всельской местности разница вобразовании была менее заметной (выс

шее образование имели 43,5% женщин и35,5% мужчин).

Между тем фактор места проживания сам посебе накладывал существенный от

печаток наобразовательный опыт участников исследования. Максимальный разброс

значений между группами респондентов, проживающими вгородских исельских по

селениях, наблюдался поуровням среднего профессионального образования ивыше,

тогда как доли имеющих основное общее образование были примерно равными: 18,1%

вгородских и16,1%— в сельских поселениях. Количество респондентов свысшим

образованием было существенно выше вгородских поселениях (45,8%, всельских—

26,3%), тогда как доля обладателей диплома осреднем профессиональном образова

нии, независимо отвозможных программ его получения, была более высокой вселе,

где отаком уровне образования сообщили 57,6% опрошенных (в городских поселе

SOCIETY AND SECURITY INSIGHTS

26 № 1 2021

ниях— только 36,2%). Что касается возрастных различий, то здесь противопоставля-

лись респонденты младшей группы (до 29 лет), среди которых было значимо больше

имеющих только основное общее образование (39,7%, вдругих группах— 7,7–7,9%)

иреспонденты старшего возраста, где было значимо больше тех, кто имел как среднее

профессиональное (42,5% и52,3%), так ивысшее профессиональное (49,6% и40,0%)

образование (рисунок 4). Таким образом, наше исследование подтвердило наличие

серьезных территориальных диспропорций вприобретенном образовании, обуслов

ленных как неравенством образовательных возможностей, так испецификой рынка

труда, предъявляющего требования крабочей силе иопределяющего необходимость

в инвестировании в образовательный компонент человеческого капитала. Жители

села были в меньшей степени заинтересованы в получении высшего образования

всилу невозможности его применения исоответственно меньшей «отдачи» исчитали

более целесообразным получать среднее профессиональное образование, ориентиро

ванное напрактическую профессиональную деятельность иполучение опыта работы

вреальных производственных условиях. Более высокий уровень образования среди

городских жителей определялся как наличием возможностей получения высшего об

разования (все краевые вузы, как ивузы других регионов России сконцентрированы

вгородах), так иболее высокими требованиями ксоискателям иналичием вакансий,

требующих высоких образовательных компетенций и квалификаций. Что касается

поколенческих различий, то здесь нам видится больше различий из-за объективных

обстоятельств: часть респондентов младшей группы просто неуспели еще получить

более высокий уровень образования, тогда как отсутствие различий между средней

истаршей возрастными группами свидетельствовало оналичии скорее устойчивых

пропорций населения сопределенным образовательным опытом. Стоит также отме

тить, что наши данные вцелом довольно хорошо показали тенденцию феминизации

в высшем образовании и большую ориентацию мужчин на получение требующего

меньших временных затрат профессионального образования.

Рисунок 4— Различия вуровне образования

взависимости отместа жительства ивозраста опрошенных, %

(красным цветом выделены категории ответов со значимыми различиями поz-критерию, p<0,05).